Как неуклюжая девчонка, «серая мышь» выбрала профессию актрисы? Что изменило материнство в ее отношении к жизни? Почему она уверена, что кино не стоит воспринимать буквально? И отчего в зрелом возрасте ей не хочется играть драмы? Ответы удивят: такую глубину у голливудской дивы встретишь нечасто.
Первый вопрос — почему и как вы выбрали эту профессию? Мечта детства или случайность?
ДМ: Не то и не другое. Случайностей в жизни не бывает, а мечты сбываются сами по себе только в кино. Я из военной семьи, мой отец был военным судьей, мы постоянно переезжали с места на место. До моего 18-летия мы поменяли местожительство 23 раза, а я — 9 школ. Когда мы жили в Германии, я участвовала в школьной самодеятельности, и руководительница кружка как-то посмотрела мою игру и сказала: «А ведь ты можешь сделать это своей профессией и зарабатывать хорошие деньги». Я ей не поверила, так как в то время не знала никого, кто бы зарабатывал на жизнь игрой на сцене. Да и к тому времени я даже в театре ни разу не была. Тогда учительница мне принесла журнал о театральной жизни. Я прочитала и будто прозрела. Пришла домой и заявила родителям, что буду актрисой.
И они упали в обморок…
ДМ: Да нет, никто не упал. Они отреагировали спокойно, наверное, не поверили. Вас заносили в списки 50 самых красивых актрис, самых талантливых и вообще самых-самых.
Вы в школе тоже были самая-самая? Обычно самые красивые стремятся в актрисы или в модели.
ДМ: Вы себе не представляете, как далеки от истины! Во-первых, я была маленького роста, неуклюжей. Знаете, в любом классе есть «недоросток», «мышь серая», кто-то супер-неспортивный. Так вот, в каждом моем классе это была я «три в одном». Кроме того, я была супер-послушной и всегда следовала правилам. Ничего не нарушала, меня никогда не вызывали к директору. Зато я отправляла к директору многих.
Ябедничали, что ли?
ДМ: Вот-вот! Сейчас вспоминаю и поверить не могу, что это была я.
Наверное, и постоянная смена школ не способствовала развитию талантов?
ДМ: Наоборот. Если вы были «новенькой», наверняка помните чувство «прозрачности», когда вас не замечают, и никто вас не знает и знать особо не хочет. Такие моменты развивают наблюдательность, умение приспосабливаться, способность вычислять характеры по мельчайшим деталям одежды, мимики, телодвижений. Ведь в новом коллективе нужно выжить. А это очень сложно даже для взрослых. Что уж говорить о детях. Поэтому мне смена школ очень помогла, и те способности, которые тогда у меня развились, до сих пор помогают в работе. Кроме того, во мне это развило чувство, довольно редкое для среднего американца, — чувство терпимости к другим.
В каком смысле?
ДМ: Есть очень много людей, которые родились, выросли, учились, работали и умерли, не покидая пределов своего города, штата или страны. И они понятия не имеют, что где-то люди могут жить по-другому, иметь иные ценности и традиции. Они не только не воспринимают это иное, но и враждебно к нему относятся. Человек, которому повезло пожить в разных обстоятельствах, с разными людьми, понимает все многообразие мира и принимает людей, даже если они отличаются от привычных. И может приспособиться к новым обстоятельствам.
Может, поэтому вы за свою карьеру сыграли такие разные роли — от триллеров, трагедий и психодрам до комедий. Не у каждого актера в активе такой широкий спектр характеров.
ДМ: Я никогда не задумывалась, какая роль будет следующей — трагедия, комедия… Я не по характеру роли решаю, принять предложение или нет.
А как вы принимаете решение?
ДМ: Мне более важен сюжет. Я прочитываю любой сценарий, который мне присылают. И прислушиваюсь к себе. Если после второй страницы меня начинает клонить в сон, я не буду участвовать. Даже если роль, которую мне предлагают, самая потрясающая в мире, но сюжет будущего фильма скучный, я откажусь. Но вот что я заметила: чем старше становишься, тем меньше драм и трагедий хочется играть. Пока мы молоды, мы драматизируем все вокруг и подсознательно ищем драму даже там, где ею и не пахнет. Молодость не боится трагедий потому, что у нее еще нет опыта. А когда переваливает за сорок, то есть наступает «средний возраст», человек уже или сам пережил в своей жизни трагедию, или видел, через что проходят другие люди. И тогда понимаешь: для людей самое нужное — это смех.
Многие современные сорокалетние женщины считают себя еще молодыми.
ДМ: Боже, в чем тут проблема? Средний возраст — середина тридцатых, если, конечно, не собираетесь жить до 150. Можно обзывать эту пору как угодно — второй молодостью, вторым дыханием, расцветом сил и красоты… Но надо быть реалистами. 35 — начало среднего возраста, и ничего не попишешь. Если женщина зацикливается на возрасте, это беда. Значит, не на чем больше.
А как вы пережили переход… к среднему?
ДМ: Я в 37 лет родила сына, а в 42 — дочь. Невозможно описать чувство, когда становишься матерью. Я говорю не только о любви к детям. Все приобретает другие очертания, цвета, запахи, глубину. Жизнь становится другой, и возраст тут ни при чем. Ваша карьера подходила к пику, и вы были одной из самых востребованных актрис.
Как совмещали семью с работой?
ДМ: Мы живем в Нью-Йорке, и я так выстраивала график, чтобы во время школьных дней или быть дома, или сниматься неподалеку, чтобы вечером возвращаться к семье. В то время я уже могла себе позволить выбирать. А во время каникул мы ездили все вместе. Нам повезло, что у нас обоих, меня и мужа, гибкие графики.
Вы только что сказали, чем для вас явилось чувство материнства. Но вы же сторонница движения за легальные аборты и контрацепцию, как это?
ДМ: Я бы по-другому сформулировала идею движения. Оно за свободу выбора для женщин. Женщины должны сами решать, когда им рожать. Я за планирование семьи. И это прекрасно сочетается с моими материнскими чувствами. Матерью надо становиться, когда к этому готова и физически, и морально, и психологически. К этому надо готовиться заранее, просчитывать возможные варианты и хотеть этого. Лишь тогда женщина сможет испытать ни с чем несравнимое чувство — быть матерью. А что испытает девушка, которая не готова родить ребенка, не планировала и не очень-то хочет? Она рожает потому, что у нее нет выбора. То есть ее заставляют родить какие-то там политики, преследующие собственные цели. Это издевательство над женщинами, средневековье какое-то. И не начать ли закидывать камнями согрешивших?
Многие актеры активно участвуют в политике. А зачем? Разве не проще просто заниматься своим делом?
ДМ: Если вы считаете себя гражданином своей страны и вам не начхать на все, то в той или иной мере вы все равно будете участвовать в политической жизни. Даже если смотрите новости и говорите про того или иного политика: «Вот идиот», значит, уже не наплевать. Да если положиться только на политиков, они такое наворочают! Еще ни один из них за всю историю цивилизации не думал в первую очередь о стране, которой руководит. Только о следующих выборах и о своей популярности. Лишь общественное мнение может их удержать от роковых шагов. Да и то не всегда…
Как дети реагируют на вас на экране?
ДМ: Они не смотрят мои фильмы, им они неинтересны. Все мои фильмы для взрослых. Поэтому, может быть, позднее станут интересоваться, а сейчас у них другие интересы.
А вы сами в кино ходите?
ДМ: Редко. У нас очень мало фильмов для женщин.
А по-моему, снимается много мелодрам, на которые мужчины точно не пойдут.
ДМ: Подавляющее число людей идут в кино смотреть не на актеров, а на себя. Особенно женщины. То есть мы, просматривая фильм, подсознательно примеряем ситуацию на себя. Хороший фильм должен в той или иной мере отражать реальную жизнь миллионов по всему миру. А много мы знаем женщин, которые укладывают на землю мужика одним ударом? Секретарш, одевающихся в Prada и Gucci? Девочек из бедных семей, которым сделал предложение принц, а они отказались в пользу друга детства, такого же оборванца, как они? Я к тому, что мало реальных женских фильмов, которые бы показывали не американскую мечту, а жизнь реальных женщин.
Вы вживаетесь в роли или стараетесь, чтобы внутреннее «я» не было задето?
ДМ: Еще как вживаюсь. Иногда так заигрываюсь, что, придя домой, испытываю шок, когда в зеркале вижу свою физиономию, а не лицо героини. Вообще мы очень связаны своими лицами. Вот если бы можно было меняться для каждой роли! Грим — не то! И вообще я предпочитаю театр. Всегда хотела играть в театре, и именно в мюзиклах.
И в чем проблема?
ДМ: Почему-то с самого начала мне прилепили образ черной драмы. Когда я играла в своей первой мыльной опере (да-да, я этого не избежала), мне дали роль супер-положительной девушки. По-моему, это была самая непопулярная роль в сериале. Но потом ввели новый персонаж — сестру-близнеца с настолько дьявольским характером, что я боялась ее играть. И что думаете? Я стала жутко популярна, со всех сторон стали твердить, что именно это мой истинный образ. Куда уж с таким «клеймом» в мюзиклы… Хорошо хоть комедии предлагают.
А сейчас вы что-нибудь боитесь играть?
ДМ: Я всегда говорю: чтобы ничего не бояться, нужно уметь… испытывать страх. По крайней мере знать, что это такое. Я, наверное, свое уже отбоялась. Поэтому сейчас я просто получаю удовольствие от того, что делаю.